16 августа 1942 года дивизия прибыла к месту назначения под Сталинград и с ходу получила задачу: занять и оборонять рубеж Старо-Донской, Пятидесятский, особо прочно оборонять участок — станица Сиротинская, хутор Задонск-Авиловский. Задачи частям дивизии и их подразделениям были поставлены по карте, и с наступлением темноты дивизия выступила на марш. Части выходили на свои оборонительные участки без рекогносцировки, в темное время. Незнакомая местность, донская степь без каких-либо четких ориентиров, после Волховских лесов было непривычно. Темная южная ночь, скудные данные о противнике, незнакомая местность вызывали у личного состава особую настороженность и напряжение. Шли молча, пристально вглядываясь в темноту. Ночную тишину нарушали только отдельные команды, передаваемые по колонне, да изредка проскачет конный связкой. К утру 18 августа дивизия вышла в свой район и заняла оборонительный рубеж. Мой батальон занял оборону на рубеже в районе Колдоирова-Белужина. Не обошлось и без инцидентов. Батальон выходил на правый фланг участка своей обороны, и мне казалось целесообразным развертывать его по ходу движения, то есть справа налево. Поставил ротам задачи, указал им рубежи обороны и они по ходу движения развертывались и занимали оборону, а я со своим штабом вышел в намеченный район расположения командного пункта, разместил его, и связисты потянули связь к ротам. Не успели полностью натянуть связь и переговорить с командирами рот, к нам на командный пункт приехал командир полка полковник Парфенов и приказал доложить обстановку. По карте я доложил свое решение, и какие роты, и где заняли оборону, но по правофланговой роте не мог доложить, заняла она оборону или нет, так как не имел с ней связи. По-видимому, связисты сбились с направления и не вышли на командный пункт командира роты. Полковник вспылил, отругал меня и наговорил гадостей. Меня это до глубины души оскорбило, и обида на него осталась надолго.
С первых же дней обороны мы развернули активную разведку противника. Каждую ночь группа разведчиков переправлялась через Дон и уточняла положение и группировку противника. Его передний край проходил по восточной окраине станицы Сиротинской и далее на северо-запад по гребню высот и был удален метров на пятьсот от уреза реки. Таким образом, перед нами проходила полоса ничейной земли. На одном участке росла картошка, а остальная площадь была покрыта зеленой травой, и на ней паслись лошади, по-видимому, оставленные нашими войсками во время отхода. Кое-где виднелись автомашины и другая техника. В одну из ночей мои разведчики переправили вплавь добротную лошадь, это надоумило меня пополнить конским составом наш батальонный хозяйственный взвод. В течение недели мы не только в батальоне укомплектовались лошадьми, но и значительную их часть передали в хозяйственную часть полка. И больше того, в одну из ночей разведчики переправили на плоту исправную автомашину, чем батальон прославился на всю дивизию.
В первых числах сентября в батальон приехал командир дивизии генерал-майор Леленков. На моем наблюдательном пункте, расположенном на высоком берегу Дона, он заслушал мой доклад об обстановке, особенно детально интересовался данными о противнике. Задал несколько вопросов о моей службе в армии и на гражданке до войны. Осмотрел инженерное оборудование и построение обороны и, по-видимому, остался доволен. В заключение нашей беседы генерал предложил мне перейти в оперативное отделение штаба дивизии. Для меня такое предложение было неожиданным, и я не смог сразу вразумительно ответить на него. Дело в том, что я никогда не проходил воинской службы в штабах и плохо представлял характер их работы, о чем и доложил генералу. Он улыбнулся и сказал: «Подумай хорошенько, завтра или послезавтра доложи свое решение». И на том мы расстались. Я остался в глубокой задумчивости. С одной стороны, мне хотелось выйти из подчинения полковника Парфенова, так как отношения между нами были не из лучших, а с другой стороны, я привык к батальону, сработался с его командным составом, да и работа была привычная. Мои раздумья разрешил приехавший на второй или третий день начальник штаба дивизии гвардии полковник Пугаев. Он вызвал меня в штаб полка, долго и обстоятельно беседовал со мной, не скрыл и того, что я понравился командиру дивизии, и предложил перевести меня в штаб. Я повторил, что никогда не служил в штабах и не знаю характер штабной работы. Полковник Пугаев на это сказал, что штабные навыки — дело наживное и что он поможет мне в приобретении необходимых навыков. Беседа носила очень дружелюбный характер, а сам полковник вызвал у меня полное к нему доверие, и я согласился на его предложение. Через два-три дня состоялся приказ о моем назначении помощником оперативного отделения штаба дивизии, и я убыл к новому месту службы. Начальником оперативного отделения был подполковник Албегов, осетин по национальности, высокий, энергичный и общительный, лет тридцати с небольшим мужчина. Встретил меня добродушно, быстро расположил к себе, и так началась моя новая служба. Я внимательно приглядывался к деталям будничной работы, изучал характер и порядок разработки различного рода документов. Часто полковник Пугаев вызывал меня к себе и давал задание на разработку документов, а затем, после проверки до мелочей, пункт за пунктом, подробно разбирал мое творение и указывал, как следует формулировать ту или иную мысль и как в целом следует отрабатывать документ. Вскоре с его помощью и с помощью товарищей по работе я освоился со своим кругом обязанностей и полностью отдался их исполнению. Работа мне нравилась, часто выезжал в части и подразделения дивизии с различного рода проверками и оказанием им помощи. Будучи заместителем начальника отделения, одной из моих обязанностей возглавлять передовой наблюдательный пункт, дивизии и организовывать его перемещения в пункт указанный командиром дивизии. Перемещение командно-наблюдательного пункта обычно происходило ночью с таким расчетом, чтобы в темное время суток выйти в новый пункт, оборудовать его в инженерном отношении, установить связь с частями и успеть передислоцировать основной наблюдательный пункт.