Утром следующего дня, когда мы шли в чистом поле, мимо нас пролетели три «юнкерса». Потом один из них развернулся и начал пикировать на нас. Мы бросились с возможной в нашем положении скоростью на землю в придорожный кювет. «Юнкерс» сбросил на нас две бомбы и улетел. Бомбы взорвались на дороге, осколки просвистели у нас над головами, но, к счастью, никого не задело. На дороге осталось две солидные воронки.
Во второй половине дня мы, к своей радости, наткнулись на какой-то медсанбат. Я нашел старшую сестру и сказал ей, что мы, группа раненых из семи человек, хотим получить сухой паек. Когда она узнала, что мы идем уже двое суток, она сказала, что на такой жаре нужно срочно сделать перевязки, иначе заведутся черви. Нам велели подождать, когда нас вызовут. Мы уселись на землю недалеко от палатки. Через некоторое время нас вызвали в палатку и, несмотря на наши возражения, начали снова делать уколы от столбняка. Оказалось, что в наших аттестатах не были сделаны отметки об уже сделанных прививках. Но все наши аргументы пресекались простым методом: без прививок не получите паек. Потом снова велели подождать, когда освободится сестра, которая делает перевязки. Ждать пришлось недолго. Буквально минут через пять прилетели «юнкерсы» и начали бомбить хутор и рядом с ним расположенный медсанбат. Недалеко от нас оказалась щель, в которую мы все забрались и там пересидели налет. Когда мы вылезли из щели, увидели страшную картину. Все палатки горели, кругом валялись трупы и много раненых как солдат, так и медиков. Все живые разбежались, и никого не было видно. Мы немного покрутились и решили, не теряя времени, идти дальше.
На следующее утро нас остановил заградотряд. Они заставили нас снять повязки и показать свои ранения. На наше возмущение лейтенант объяснил, что попадается не так уж мало дезертиров, с намотанными бинтами. Снять бинты было не трудно, а вот снова забинтовать оказалось не так просто. Тем более что почти у всех действительно появились черви. Кое-как намотав друг другу бинты на раны, мы двинулись дальше.
Через некоторое время мы снова наткнулись на палаточный госпиталь. Все повторилось. Первым делом нам сделали уже третий раз уколы против столбняка и велели ждать перевязки. Через некоторое время в госпитале поднялась паника. Был отдан приказ о срочной эвакуации, так как немецкие танки прорвали оборону и двигаются в нашу сторону. По двое носилок с тяжело ранеными устанавливали вдоль повозок, а на высокие борта повозок поперек устанавливали еще по несколько носилок. Я такое увидел впервые, потому, видимо, и запомнил. Но нам было не до этого, и мы возможно ускоренным шагом двинулись восвояси.
В этот день нам немного повезло. Ехал какой-то обоз из лошадей и верблюдов, нас посадили в телеги подвезли километров тридцать. И не только подвезли, но и немного покормили хлебом и дали по кусочку сала. Потом, это было уже ночью, почти в полной темноте, на каком-то перекрестке сказали, что нам надо идти направо, а сами поехали прямо.
Пройдя несколько километров, мы наткнулись на хутор, где хозяйка накормила нас картошкой в мундире, настелила нам в кухне сена, и мы немного поспали. Утром, попив кипятка и получив в подарок по початку вареной кукурузы, мы двинулись дальше.
Я уж точно не помню в этот или на следующий день мы к вечеру добрались до госпиталя в Камышине. Нас сразу развели по разным кабинетам. С нас сняли бинты, осмотрели раны и велели садиться. Сначала сделали перевязки братьям и увели их. Потом меня посадили на табуретку, две сестры взяли меня за руки и за ноги, обхватили рукой голову и сказали, что будет немного больно и надо потерпеть. Почти сразу меня до основания пронзила страшная боль. Я сжал зубы, немного застонал. Это повторилось несколько раз. У меня помутилось в голове, но сознания не потерял. Потом начали делать перевязку, но боль не проходила, хотя стала немного легче. Я продолжал сидеть со сжатыми зубами и глазами. Меня погладили по голове и ласково сказали: — Ну, все твои муки закончились, открывай глаза. Я открыл глаза и первое, что увидел — это огромный, как мне показалось, шприц. Что было дальше, ничего не помню.
Через три месяца сформировали маршевый батальон 500 человек и отправили на фронт. Мы попали в 138-ю стрелковую дивизию, которой командовал полковник Людников. Я попал в пулеметную роту 2-го батальона 650-го стрелкового полка, первым номером в расчете пулемета «максим».
Потом начались бои в излучине Дона, на подступах к Сталинграду, бои тяжелые, очень кровавые… На моих глазах почти полностью погибло Житомирское пехотное училище, сводный курсантский полк. Только в конце сентября дивизию вывели в резерв на переформировку, но где-то 10 октября нас снова перебросили к Волге, на левый берег, в сам Сталинград и приказали изготовиться к переправе через реку.
15 октября мы переправились на западный берег и вступили в бой за завод «Баррикады». Подвиг 138-й СД в сталинградских боях стал широко известен в годы войны. Сорок дней остатки дивизии, меньше 500 человек, в полной изоляции и окружении, почти не имея провианта и боеприпасов, ведя непрерывные боевые действия, в тяжелейших условиях удерживали клочок земли на берегу Волги — 700 метров по фронту и от 100 до 400 метров в ширину. Этот плацдарм вошел в историю войны как «остров Людникова».