Я дрался в Сталинграде. Откровения выживших - Страница 57

К оглавлению

57

В феврале 1943 года, после переформировки и получения матчасти на станции Ряжск, полк уже снова воевал под Новочеркасском и дальше — по линии железной дороги Таганрог — Сталино. В апреле полк снова почти полностью потерял в боях материальную часть и почти весь личный состав. У нас оставалось всего 3–4 танка, которые были переданы в соседнюю бригаду на пополнение. Такие у нас были потери, что… Сколько народу сгорело в танках… В мае снова получали танки, уже на заводе в Свердловске.

Лисагор Иосиф Лейбович
Политрук 1311-го стрелкового полка


Выгрузились из эшелона северо-западнее Котлубани и несколько суток шли пешим маршем к линии фронта. Жаркое лето, безлюдные, высохшие от зноя пыльные донские степи. Через каждый час делали десятиминутные привалы, солдаты ложились на землю и мгновенно засыпали. Усталость была смертельной, бойцы спали на ходу. Многие отставали от основной колонны, и политрук роты Николаев поручил мне собирать отстающих и присоединять их обратно к роте.

И, увидев, как я справляюсь с поручением, Николаев сказал: «Молодец! Будешь замполитрука!» Но положенных к этой должности старшинских петлиц я так и не получил. Прошли несколько сотен километров, а потом с ходу, без передышки заняли оборону. Был получен приказ заменить передовые части, мы развернулись в цепи и пошли «меняться», только перед нами никого уже из наших солдат не было. Пустые окопы. Только спрыгнули в них, все сразу легли на дно и заснули.

А еще, через пару минут начался немецкий минометный обстрел. И началась позиционная война. Рота понесла большие потери, уже через несколько дней были убиты и ранены все командиры, и мне как заместителю политрука пришлось принять командование над остатками роты. Воды нет, все снабжение мы получали только ночью. Пили грязную жижу из луж, рядом с дохлыми лошадьми. Нейтральная полоса — всего сто метров, мы перекрикивались и ругались с немцами. Потери жуткие, пополнение сплошь из нацменов, а с ними особо «каши не сваришь». Но держались. То мы атакуем, то немцы, но на каком-то рубеже мы закрепились и больше не отступали. Во время артобстрела мне мелкие осколки попали в правое плечо. Остался в строю, но раненое плечо стало нагнаиваться. Отправили в госпиталь, но операцию не делали. Прошло два-три дня, и я попросился обратно в дивизию. Мне ответили, что в свои, в «родные» части, отправляют только командиров и политработников, а солдаты и сержанты будут направлены после выписки для передачи в маршевые роты в запасной полк. Мне очень хотелось вернуться к своим ребятам, и я заявил в госпитале, что являюсь политработником, и согласно этому факту меня обязаны вернуть в 1311-й СП. Выписали документы: «Политрук Лисагор И. Л. отправляется для дальнейшего прохождения службы в 173-ю СД». Добрался до штаба дивизии. Там посмотрели мои документы, и приказали ждать. Появился начальник политотдела дивизии полковник Медников. Я объяснил ему, почему назвался политруком, и что должен вернуться в свою роту, где меня ждут мои товарищи. Начальник ПО стал подробно меня расспрашивать, кто я такой, откуда родом, где учился и где воевал. И выяснив, что я знаю несколько иностранных языков и закончил школу на немецком языке, он заявил: «Ты остаешься в политотделе, инструктором по пропагандистской работе среди войск противника». Сразу присвоили звание лейтенанта. И тут началась для меня совсем другая война — в вечернее время, пользуясь темнотой, пробираться, по возможности, как можно ближе к немецким позициям, и через рупор призывать немцев сдаваться в плен. Моментально, после начала моего «вещания», с вражеской стороны следовал яростный обстрел из стрелкового оружия и минометов, а иногда и артобстрел. Немцы не сдавались, моя пропаганда на них не действовала, и даже в декабре, когда немцы находились в полном окружении, я не помню, чтобы к нам перебегали.

Генкин Григорий Семенович
Командир минометного взвода 1053-го стрелкового полка 300-й стрелковой дивизии


В начале октября 1942 года нас высадили ночью на какой-то станции в районе Камышина. Прошли примерно три километра до ближайшего леса. Там нас уже ждали колонны грузовиков. Всю дивизию погрузили на машины и мы двинулись вперед. А перед нами горящий Сталинград. Страшная картина! Все ждали, что нас повезут к переправе, но колонна остановилась на левом берегу Волги в километре от реки. Командир полка собрал командиров подразделений и мы пошли менять остатки танковой бригады, державшей оборону на берегу. Через каждые 200–300 метров стояли у кромки воды танки, пехоты не было вообще. Если бы немцы захотели переправиться через Волгу в этом месте, никому бы мало не показалось. Здесь мы и встали в обороне. Немцы находились на правом берегу, помню только один небольшой плацдарм южнее нашего участка, который держался. Немецкие и наши артиллеристы все время вели перестрелку.

От нашего полка в десант у села Латашанка ушел 2-й батальон. Они продержались на правом берегу двое суток и погибли. Из этого батальона выжил только лейтенант Панфилов. Он, раненный в ноги, сумел доползти до берега Волги и, держась за бревно, поплыл по течению Волги, пока его не прибило к левому берегу. Ребята ездили к нему в госпиталь. Он передал для меня тяжелую весть — мои друзья по училищу, лейтенанты Грач и Аврускин, витебские ребята — погибли. Аврускина немцы окружили на глазах у Панфилова. Он еврей, и чтобы не сдаться в плен, Аврускин застрелился. А как точно погиб лейтенант Грач, я не знаю. Всего из этого сводного отряда, как говорили, выжило 15 человек.

57